Неточные совпадения
Старик давно не спал и
сидел, отбивая косы молодых
ребят.
— Вот — в Германии, Петр Васильич, накормили лучших-то социал-демократов, посадили в рейхстаг: законодательствуйте,
ребята! Они и
сидят и законодательствуют, и все спокойно, никаких вспышек.
— Летось в господском лесу две березки срезал, его и посадили, — поторопился сказать маленький розовый мальчик. — Теперь шестой месяц
сидит, а баба побирается, трое
ребят да старуха убогая, — обстоятельно говорил он.
— Двадцать лет тетёхе, а она все в девках
сидит! — ропщет она. — В эти года я уж троих
ребят принесла! Что ж, будет, что ли, у тебя жених? или ты только так: шалды-балды, и нет ничего! — приступает она к свахе.
— Мне ведь все равно с ребятами-то
сидеть, — убеждала она. — Заодно уж хлопотать… Да и твои большие совсем.
На мосту ей попались Пашка Горбатый, шустрый мальчик, и Илюшка Рачитель, — это были закадычные друзья. Они ходили вместе в школу, а потом бегали в лес, затевали разные игры и баловались. Огороды избенки Рачителя и горбатовской избы были рядом, что и связывало
ребят: вышел Пашка в огород, а уж Илюшка
сидит на прясле, или наоборот. Старая Ганна пристально посмотрела на будущего мужа своей ненаглядной Федорки и даже остановилась: проворный парнишка будет, ежели бы не семья ихняя.
— Ну, и я не пойду. Нет, — каковы
ребята, а?
Сидят вроде того, как будто они только и есть настоящие люди, а остальные все — ни при чем! Федька-то, а?
— Я? —
сидя на лавке и оглядываясь, воскликнул Игнат. — За минуту перед ними лесник прибег — стучит в окно, — держитесь,
ребята, говорит, лезут на вас…
Уж я сказал тебе, что с твоими идеями хорошо
сидеть в деревне, с бабой да полдюжиной
ребят, а здесь надо дело делать; для этого беспрестанно надо думать и помнить, что делал вчера, что делаешь сегодня, чтобы знать, что нужно делать завтра, то есть жить с беспрерывной поверкой себя и своих занятий.
—
Ребята! — сказал, подбегая к ним, один молодец, — атаман опять начал рассказывать про свое житье на Волге. Все бросили и песни петь, и сказки слушать,
сидят вокруг атамана. Пойдем поскорее, а то места не найдем!
Я
сижу под этим решетом как ощипанный грач, которого злые
ребята припасли, чтобы над ним потешаться.
Недавно два такие голодные «жадника» — родные братья, рослые
ребята с Оки,
сидя друг против друга за котлом каши, оба вдруг покатились и умерли.
Если бы поменьше камни, да если бы кое-где из-под камня пробилась мурава, да если бы на середине улицы
сидели ребята с задранными рубашонками, да если бы кое-где корова, да хоть один домишко, вросший окнами в землю и с провалившейся крышей, — то, думалось Матвею, улица походила бы, пожалуй, на нашу.
Молодцеватые молодые
ребята солдаты в своих новых, чистых мундирах толпились стоя или спустив ноги,
сидя в раздвинутых широких дверях товарных вагонов.
И вот — было мне лет восемь-девять,
сидел в гостях у нас Никольский дьякон — он нас,
ребят, грамоте учил.
— Ах, батюшка! да фамилья-то моя, пожалуй что, и Ежевикин, да что в том толку? Вот уже девятый год без места
сижу — так и живу себе, по законам природы. А детей-то, детей-то у меня, просто семейство Холмских! Точно как по пословице: у богатого — телята, а у бедного —
ребята…
— Ну,
ребята, — загудел в низких сенях его бас, покрывавший все голоса, — вот и я с вами пойду. Вы на чеченцев, а я на свиней
сидеть буду.
Пожалуй, Брагин прикрыл бы свою панскую торговлю, если бы не была она поставлена батюшкой, ну да и
ребятам все-таки заделье какое ни на есть, чтобы задарма на печке не
сидели.
Всегда у них теплая хата,
Хлеб выпечен, вкусен квасок,
Здоровы и сыты
ребята,
На праздник есть лишний кусок.
Идет эта баба к обедне
Пред всею семьей впереди:
Сидит, как на стуле, двухлетний
Ребенок у ней на груди...
Ребята с покойником оба
Сидели, не смея рыдать,
И, правя савраской, у гроба
С вожжами их бедная мать...
Рогожин, по отъезде бабушки, заехал домой и
сидел однажды у себя в сенном чулане и в одно и то же время читал какую-то книгу, ел квас со свеклою и бил ложкою по лбам налезавших на него со всех сторон
ребят. В это самое время пред открытыми дверями его сеней остановилась вскачь прибежавшая лошадь, и с нее спрыгнул посол из Протозанова.
Больше за весь ужин ничего о ней не говорили. Костик с Исаем Матвеичем вели разговор о своих делах да о ярмарках, а бабы пересыпали из пустого в порожнее да порой покрикивали на
ребят, которые либо засыпали,
сидя за столом, либо баловались, болтая друг дружку под столом босыми ножонками.
В воскресенье, под вечер, явился я к нему.
Сидит он с попадьёй за столом, чай пьют, четверо
ребят с ними, на чёрном лице попа блестит пот, как рыбья чешуя. Встретил меня благодушно.
— Как это не вовремя, — проворчал Сигби. — Назавтра готовились плыть. Я недоволен. Потому что
ребята передерутся. И это всегда так, — закончил он, с яростью топнув ногой, — когда в голову лезут дикие фантазии, вместо того, чтобы напиваться по способу, назначенному самим чертом:
сидя за столом под крышей, как подобает честному моряку!
Сначала все
сидят молча — никто не решается перекинуться словом. В избе стихнет. Веретена гудят, трещит лучина, сверчок скрипит за подполицею, или тишина прерывается плачем которого-нибудь из малолетних
ребят скотницы, проснувшегося внезапно на полатях от тяжкого сновидения.
Бабы шли в огороды,
ребята и девки целыми ватагами отправлялись в только что опушившийся лес за первыми ягодами — одна она не смела шевельнуться с места и должна была сиднем
сидеть за пряжею и шпулями.
В то время старичок этот был уж в отставке и жил себе в Николаевске на спокое, в собственном домишке. И по старой памяти все он с нашими
ребятами из вольной команды дружбу водил. Вот
сидел он тем временем у себя на крылечке и трубку покуривал. Курит трубку и видит: в Дикманской пади огонек горит. «Кому же бы это, думает, тот огонек развести?»
Подошли мы к нему, видим:
сидит старик под кедрой, рукой грудь зажимает, на глазах слезы. Поманил меня к себе. «Вели, говорит,
ребятам могилу мне вырыть. Все одно вам сейчас плыть нельзя, надо ночи дождаться, а то как бы с остальными солдатами в проливе не встретиться. Так уж похороните вы меня, ради Христа».
Мужики, выпив и закусив, только что собирались пить чай, и самовар уже гудел, стоя на полу у печки. На полатях и на печке виднелись
ребята. На нарах
сидела баба над люлькою. Старушка-хозяйка, с покрытым во всех направлениях мелкими морщинками, морщившими даже ее губы, лицом, ухаживала за Василием Андреичем.
Первая суета стихла в старом этапном здании. Места заняты, споры об этих местах покончены. Арестанты лежат на нарах,
сидят кучками, играют в три листика, иные уже дремлют. Из отдельных, «семейных», камер слышится крик
ребят, матери баюкают грудных детей, а в окна и открытые двери глядит сырая, но теплая сибирская ночь, и полная луна всплывает красноватым шаром над зубцами частокола.
И хоть небольшая забота, а сейчас, как я этим занялся, так и скука у меня прошла, и я даже радостно
сижу да кусочки отсчитываю и думаю: простые люди — с ними никто не нежничает, — им и это участие приятно будет. Как услышу, что отпустный звон прозвонят и люди из церкви пойдут, я поздороваюсь — скажу: «
Ребята! Христос воскресе!» и предложу им это мое угощение.
Мы слыхали, что в якутской тюрьме
сидело еще с прошлого года человек пятнадцать спиртоносов и в том числе правая рука Бурмакина, черкес Измаил Юнусов. Говорили, что Бурмакин сыпал деньгами, чтобы выручить товарищей, но «выгодное» для начальства дело затягивалось. «Бурмакинские
ребята» уже около года томились в якутской тюрьме, — правда, благодаря бурмакинским деньгам им было довольно весело.
И в воскресенье не шел в трактир, как обычно, а с сосредоточенным и торжественным лицом
сидел около своего дома на лавочке или журавлиным шагом прохаживался по Стрелецкой и смотрел, как играют
ребята.
— Будучи в городу́, по приказу господина управляющего,
сидел я в училище: пытали там
ребят, кто чему обучался.
Он ворчал, а семья его
сидела за столом и ждала, когда он кончит мыть руки, чтобы начать обедать. Его жена Федосья Семеновна, сын Петр — студент, старшая дочь Варвара и трое маленьких
ребят давно уже
сидели за столом и ждали.
Ребята — Колька, Ванька и Архипка, курносые, запачканные, с мясистыми лицами и с давно не стриженными, жесткими головами, нетерпеливо двигали стульями, а взрослые
сидели не шевелясь и, по-видимому, для них было всё равно — есть или ждать…
В комнату сходились жильцы. Девушка-папиросница, нанимавшая от хозяйки кровать пополам с Александрой Михайловной, присела к столу и хлебала из горшочка разогретые щи. Жена тряпичника, худая, с бегающими, горящими глазами, расстилала на полу войлок для
ребят. Старик-кочегар
сидел на своей койке и маслянисто-черными руками прикладывал к слезящимся глазам примочку.
Чтоб он в церковь пошел, или на улицу с
ребятами гулять, или в кабак — не было у него такой моды, а всё больше один
сидит или со старухами шепчется.
Подъезжали скрипящие возы. Федор Федорович
сидел в тенечке на складном стуле и записывал имена подъезжавших мужиков. Около стоял десятский Капитон — высокий, с выступающими под рубахой лопатками. Плутовато смеясь глазами, он говорил Федору Федоровичу тоном, каким говорят с малыми
ребятами...
Наутро мне пришлось быть в воинском присутствии, — нужно было дать свой деревенский адрес на случай призыва меня из запаса. На большом дворе присутствия, у заборов, стояли телеги с лошадьми, на телегах и на земле
сидели бабы,
ребята, старики. Вокруг крыльца присутствия теснилась большая толпа мужиков. Солдат стоял перед дверью крыльца и гнал мужиков прочь. Он сердито кричал...
Еще на дворе были слышны пьяные голоса, звон посуды. Оказывается, у Шерстобитова в комнате пьянка. К нему я не пошла,
сидела у Женьки. Мимо нас тяжело топали нетвердою поступью.
Ребят рвало в коридоре, и они снова шли пить.
Я молчала, от волнения горели щеки. Что если в райкоме сделают предварительную политпроверку, и я не подойду? До черта будет тяжело и стыдно. Наверное, там будет заседать целая комиссия. Оказалось все очень просто: в пустой комнате
сидел парень. Он нас только спросил, работали ли мы в этой области, и записал, какой ступенью хотим руководить. Буду работать на текстильной фабрике, там все больше девчата. С
ребятами интереснее, а с девчатами легче.
Вошли в просторную кухню с русской печью. За столом
сидела старуха, в комнате было еще трое ребят-подростков. У всех — широкие переносицы и пушистые ресницы, как у Спирьки.
Только Юрка не совсем подходил к общей компании. Что с ним такое сталось? Работал вместе со всеми с полною добросовестностью, но никто уже больше не видел сверкающей его улыбки. По вечерам, после работы, когда
ребята пили чай, смеялись и бузили, Юрка долго
сидел задумавшись, ничего не слыша. Иногда пробовал возражать Ведерникову. Раз Ведерников послал
ребят в соседнюю деревню раскулачить крестьянина, сына кулака. Юрка поехал, увидел его хозяйство и не стал раскулачивать. Сказал Ведерникову...
Лельку
ребята выбрали командиром одного из «преуспевающих» взводов. В юнгштурмовке защитного цвета, с ременным поясом, с портупеей через плечо, она
сидела, положив ногу на ногу. К ней теснились девчата и парни, задавали торопливые вопросы. Она отвечала с медленным нажимом, стараясь покрепче впечатлеть ответы в мозги. В уголке, за буфетным столиком, одиноко
сидел Ведерников и зубрил по книжке, не глядя по сторонам.
Прихожу печальный; все
ребята веселые и в чехарду друг через дружку прыгают, — один я такой, да еще другой, тощий-претощий, мальчишка
сидит, не учится, так, от слабости, говорит: «лихорадка забила».
— Да что ж зря
сидеть? Не цыплят высиживать? Где у вас, Таня, мужики-то? Грудных
ребят кормят, что ли?.. Почему бабы в караул заступают?